Каждая метла постепенно сметается сама.(с)
Блуждающий мертвец
(Из книги "Сканания ужасов" серия "Зачарованный мир" Терра Москва).
В Бретани люди знали, что на земле они не одни. Высокие камни, установленные кругами или рядами безымянными древними, охраняли места, наполненные тайнами. На островах, окутанных морскими туманами, повозка Анку — это имя бретонцы дали посланцу смерти — тяжело громыхала ночами по гатям и мощеным дорогам, перевозя свой невидимый груз. На бесплодных равнинах, на поросших вереском торфяниках, в лесистых, удаленных от побережья местах Аргоута бродили духи и привидения, завершая на земле неоконченные дела внезапно умерших людей. Грань между миром света и миром теней трудно отыскать, но, как ни странно, легко пересечь. Поговаривали, что только человек, осужденный судьбой на смерть, мог видеть за год до своей кончины тех, кто покинул мир прежде него. Но разговоры между умершими и живущими были либо запрещены, либо содержание их было неизвестно. Духи умерших часто заговаривали с теми, чьи сердца еще бились, чтобы поведать какую-нибудь скорбную историю или использовать их в своих целях. Похоронная процессия покидала церковное кладбище, но на этом родственные или дружеские отношения между живыми и умершими не заканчивались. В кухнях домов, которые посетила Анку, всегда стояли наготове крынка молока и блюдо блинов —угощение для тоскующей души умершего, Долги подлежали оплате, а обещания, данные перед смертью, оставались в силе и после нее. Нарушившие клятву должны были быть готовы понести наказание. Как напоминание о возможных страданиях немало легенд передавалось потомкам.
читать дальшеВ одной из таких историй рассказывалось о двух закадычных друзьях — Филиппе и Кадо — молодых людях из селения на вересковой пустоши. Они провели детство в компании друг друга — вместе учились охоте и рыбалке, вместе воровали яблоки, на пару корпели над уроками. Оставшись неразлучными и в юности, они поклялись, что тот, кто женится первым, возьмет другого шафером. Пришло время, и оба они влюбились в одну и ту же девушку. К изумлению соседей, они на пару ухаживали за ней, не проявляя друг к другу ни ревности, ни злобы. Но их возлюбленная Маргарет была мудрее своих поклонников, она знала, что рано или поздно ей придется сделать выбор. В тот день, когда Маргарет приняла решение, Филиппа не было дома. Он согласился стать крестным отцом безотцовщине — ребенку бедной полусумасшедшей крестьянки, — чего не сделал бы никакой другой мужчина в деревне. Оставив кумушек чесать языками, Филипп отправился с хилым младенцем и его матерью, чье лицо горело от стыда, в церковь близлежащего городка. Он объяснял всем и каждому, что независимо от происхождения, нет на свете ребенка, которому можно отказать в надежде на царствие небесное. Крещение совершилось не слишком скоро. С благополучно окрещенным младенцем по пути назад в деревню случился припадок, и он умер. Когда поздно вечером Филипп вернулся домой, мать налила ему кружку сидра и сказала, что забегал его друг Кадо, который показался ей бледным и измученным. Он передал, что ему нужно срочно увидеть Филиппа, и он просил его прийти на рассвете к высокому кресту на вересковой пустоши, где встречаются две тропы. В деревне проснулся один только пекарь, когда молодой человек отправился на условленную встречу. До Филиппа доносился запах румянившихся в печи булок. Когда он поднялся на вересковую пустошь, его внимание привлек слабый хлопающий звук, словно кто-то стучал в дверь. Но вокруг не было никакого жилья, не было даже пастушьей хижины. Загадка разрешилась, как только он добрался до условленного места встречи. В бледно-лиловом утреннем свете показалась висящая на кресте фигура, ступни длинных ног тихо постукивали по деревянному столбу. Перед ним был Кадо — с выпученными незрячими глазами и черным вывалившимся языком. Полный боли пронзительный крик Филиппа потряс окрестные холмы. Рыдая, он побежал к Маргарет, чтобы сообщить ей дурную весть. Молча стоял он, в то время как она рвала на себе волосы, царапала лицо, едва справляясь с неудержимыми рыданиями.
«Значит, Кадо был тем, кого ты любила», — произнес он.
Но мать Маргарет, которая сидела у очага, куря трубку, поднялась, чтобы сказать ему, что все совсем не так, как ему кажется. Только вчера, сообщила она ему, Маргарет объявила Кадо, что ее избранник — Филипп. Филиппу стало ясно, что произошло и почему.
Хотя влюбленные и горевали о своем друге, они не видели причин, чтобы откладывать свадьбу. В знак уважения к покинувшему их Кадо они решили, что на празднике не будет танцев. Потом они с головой ушли в приготовления, отгоняя мысли о теле самоубийцы, гниющем теперь, согласно обычаю, на виселице, которую он для себя придумал.
И вот пришло время будущему жениху отправиться в поездку по округе, чтобы пригласить на свадьбу соседей, друзей и родственников. Проезжая верхом с другим молодым человеком по вересковой пустоши, он рассказал ему о данном много лет назад обещании, что только Кадо будет шафером на его свадьбе. И не будет ему покоя, сказал он, если он не сдержит своего слова, он должен пригласить Кадо — пусть это будет просто жест. Оставив друга держать лошадей, Филипп поднялся по пологому склону к кресту, превратившемуся в виселицу.
При его приближении стая жирных ворон взлетела с гниющего тела, которое покачивалось на ветру. Со смиренным видом Филипп приблизился. Подняв голову, он напомнил старому другу об уговоре и сказал, что ждет Кадо на свадьбе. Затем со спокойной совестью он отправился дальше. Сбегая по склону, он услышал хлопанье крыльев и, оглянувшись; увидел, как птицы слетались продолжить свой пир.
Наступил день свадьбы, гости прибывали со всей окрути: женщины — в своих лучших кружевных чепцах и косынках, мужчины — с начищенными серебряными пуговицами.
Рекой лился охлажденный золотистый сидр, подвигая даже самых безыскусно говорящих селян произносить лирические тосты в честь счастливой пары. Обнимая одной рукой свою возлюбленную Маргарет, Филипп поднял чашу, чтобы ответить гостям добрыми словами благодарности.
И в этот момент чей-то грубый и насмешливый голос прокаркал: «Я должен выпить за моего любимого друга, лучшего из друзей!»
В дверном проеме стоял Кадо, вернее то, что от него осталось. Гости застыли от ужаса. Чаша выпала из руки Филиппа.
Привидение, покачиваясь, двинулось в сторону жениха и невесты. «Где же мое место? Ты сказал, что меня будет ждать почетное место». Пораженное молчание было единственным ответом на его вопрос.
Снова заговорило привидение Кадо. Со скрипом поклонившись, оно пригласило невесту на танец. Лицо Маргарет стало белее костей ее поклонника-призрака. На помощь ей пришел муж, объяснив, что танцев на свадьбе не будет — в знак уважения памяти Кадо. Хриплый трескучий шум, какое-то подобие смеха, вырвался из горла привидения. Оно приблизилось и наклонилось над столом. Зловонное дыхание осквернило сидр в чашах. Призрак потянулся к Маргарет, заявив, что хочет поцеловать невесту. Впервые в жизни рассерженный Филипп поднял руку на друга, но его кулак пролетел сквозь пустое пространство. Потом что-то кольнуло Филиппа в шею сзади, и он услышал свистящий шепот у своего уха, предупредивший^ что если он не желает видеть свадьбу окончательно испорченной, как и брак, ему лучше встретиться с Кадо в полночь у креста на вересковой пустоши, чтобы-этим загладить свою вину перед умершим другом. После этих слов незваный гость исчез. Оставшиеся гости нерешительно пытались вернуть праздничное настроение, но было видно, что мысли жениха и невесты витали далеко отсюда. Пара удалилась для торопливогоразговора наедине. Они сошлись на том, что было бы опасно для Филиппа проигнорировать приглашение Кадо. Его неуспокоенный дух мог испортить им жизнь, творя ужасы, о которых лучше не думать. Вскоре гости, извиняясь, стали покидать постоялый двор, где устроили свадьбу. Хозяин тблько качал головой, глядя на блюда с нетронутой едой и неоткутюренные бочонки сидра. За все это, напомнил он Филиппу, следует заплатить.
Филипп отвел Маргарет в домик, который он обставил для нее. Затем он с огромным сожалением оставил ее молящейся о его благополучном возвращении. В освещенном окне промелькнул силуэт новобрачной — Маргарет, снимала высокий кружевной головной убор невесты; на мгновение Филипп представил ее в унылой коричневою шляпе вдовы, которую ей, возможно, придется примерить. Эта мысль заставила Филиппа содрогнуться, но не пойти он не мог, ведь он дал обещание Кадо! И ничто не помешает ему сдержать свое слово. Он отправился к кресту на высокой вересковой пустоши, чтобы положить конец этой истории. При свете луны Филипп достиг подножия холма, на котором возвышался крест, скрипящий под тяжестью своей ноши. Ступив на склон, он услышал, как кто-то окликнул его по имени, и увидел рыцаря в белых доспехах, который ехал верхом. Филипп ждал, озадаченный, поскольку не знал никого достаточно знатного происхождения, кто бы носил такое облачение или владел такой лошадью. В жизни он никогда прежде не видел рыцаря в доспехах, за исключением разве что церковного кладбища, где похожий рыцарь был вырезан на высоком каменном распятии. Всадник приветствовал его. Поклонившись с подобающей учтивостью, Филипп извинился за то, что не узнал того, кто, казалось, был с ним знаком. Рыцарь рассмеялся, но не поднял своего забрала, ответив, что знает Филиппа и знает, куда тот направляется в этот опасный час. Он предложил Филиппу подвезти его к кресту.
Пораженный, Филипп забрался на спину лошади позади рыцаря. Он чувствовал, что рыцарь был почему-то на его стороне. В эту грозную ночь Филипп принял бы без единого вопроса любую предложенную помощь. Когда лошадь устремилась вверх по склону, он ухватился за рыцаря, чтобы удержаться, — белые доспехи оказались теплыми на ощупь. Они остановились невдалеке от креста, который четко вырисовывался на фоне неба. Останки самоубийцы тихо раскачивались.
Когда Филипп спешился, рыцарь велел ему без колебаний приблизиться к скелету, сжать правой рукой его правую ступню, вернее, то, что от нее осталось, и объявить, что он пришел узнать, что нужно от него Кадо. Филипп исполнил все так, как было сказано. Заставив себя ухватиться за ступню мертвеца, он ощутил оголенные кости и остатки плоти, исклеванные воронами. Он спросил Кадо, что тот хочет от него? Скелет ожесточенно лягался, едва не сбивая Филиппа с ног, кости ходили ходуном, словно их трепала буря. Потом донесся стон, но не от останков, болтающихся на кресте, а из-под земли. Это был голос Кадо, сильно искаженный, извергающий ругань и проклятия, — Филипп никогда не слышал от друга таких слов при жизни. Он рычал, понося и ругая таинственного рыцаря, чье вмешательство лишило его законной добычи. Не будь рыцаря, кости жениха, а не кости Кадо качались бы сейчас на кресте, а прекрасная Маргарет обнаружила бы в своей постели совсем другого мужа. Филипп бегом вернулся назад к рыцарю, который, казалось, был совершенно безразличен к потоку проклятий, обрушившемуся на него. Это все, на что Кадо теперь способен, сказал рыцарь, он не может причинить зла Филиппу, а уж тем более ему. Он помог Филиппу взобраться на лошадь позади себя, и они поскакали вниз, к подножию холма. Спешившись, Филипп стал горячо благодарить незнакомца. Рыцарь поднял руку, призывая к молчанию. Оказанная помощь —это всего лишь плата за добрый поступок, сказал он и напомнил Филиппу об умирающем ребенке, которого он принес к крестильной купели. Благодаря этому проявлению доброты, душа ребенка была спасена и вознеслась на небеса к ангелам. Тут он поднял свое забрало, чтобы явить облик, сияющий неземным светом, затем пришпорил коня и исчез.
Но мертвые не всегда требовали возмещения убытков, как в истории о двух бывших друзьях. Бывало, что привидения нуждались в помощи и полагались на милость тех, кто еще ходит среди живых.
Такой случай произошел на севере скалистого бретонского побережья декабрьской ночью в одну из самых суровых зим, какие только знавали в этих местах. В истории говорится об одной старой женщине по имени Мари-Работяга, которая хотя и зарабатывала себе на пропитание извозом, слыла также ведьмой. Ходили слухи, что она владеет тайнами магии, может отвратить опасность и насылает проклятия так же искусно, как ее соседи прядут шерсть. Такую женщину не пугали ночные ужасы. Когда простой люд теснился у огня или беспокойно ворочался в своих постелях, терзаемый дурными сновидениями, Мари-Работяга не сидела дома, а ехала в громыхающей повозке, запряженной старой лошадью Могис, по мощеной дамбе, которая соединяла ее остров с материком. Это побережье было излюбленным местом мародеров, его часто посещали грабители разбитых кораблей и контрабандисты, которые, не задумываясь, могли убить всякого, кто попадался им на пути. Но эти злодеи сами боялись Мари-Работягу куда больше, чем она их. Говорили, что ее старая повозка, груженная товарами с рынка Ааниона, очень походит на повозку Анку — та с таким же грохотом выкатывает из вечернего тумана, наполненная свежесобранным урожаем душ. Хотя Мари-Работяга внушала многим страх, она была справедлива ко всем и щедра к друзьям. Не будь она такой, события той давней зимней ночи могли и не произойти. У нее было в обычае каждый четверг отправляться на большую землю за припасами для женщины, державшей в деревне лавку. Но в ту декабрьскую неделю погода стояла такая ужасная, что Мари решила отказаться от своей поездки. Стужа обрушилась даже на мертвых: надгробные плиты на кладбище трескались от холода, а земля промерзла так, что невозможно было выкопать могилы для умерших, Мари-Работяга заявила, что если сама она и вынесет такую поездку, ее бедной Могис это не по силам. Когда об этом услышала хозяйка лавочки, она в панике пришла к Мари-Работяге. Пятница была днем, когда местные каменотесы получали плату за свою работу. К полудню две сотни их явятся брать приступом ее магазин, требуя свежей провизии и крепкого сидра, чтобы пропить свое серебро и залить тяготы нелегкой жизни. Хозяйка лавчонки рассчитывала, что Мари-Работяга подвезет свежий провиант в четверг с ярмарки. Иметь дело с каменотесами было так же тяжело, как рубить скалы, и если она не продаст им того, чего они требуют, они наверняка не придумают ничего лучшего, как пустить в ход свои кулаки, огромные, как окорока, и ботинки, тяжелые, как валуны, дабы излить постигшее их разочарование. Мари-Работяга велела ей вытереть слезы. Накинув шаль и натянув рукавицы, она отправилась в конюшню запрягать Могис, приговаривая лишь, что она знает, что поступает глупо, соглашаясь на эту поездку.
Путешествие на материк было холоднее, чем какое-либо из помнившихся Мари-Работяге, но без всяких происшествий. Она поставила Могис во дворе таверны, заплатила за нее и возвратилась в гостиницу к заходу солнца, чтобы, как обычно, поужинать похлебкой с хлебом перед тем, как покинуть это место. Хозяйка таверны была в ужасе от того, что кому-то нужно путешествовать в такую погоду, Она уговаривала Мари-Работягу остаться на ночь и даже предложила ей бесплатный ночлег.
Но Мари-Работяга отказалась. Она привыкла возвращаться назад с рынка ночью. Хозяйка же уговаривала ее подумать о лошади, а не только о себе. Она рассказывала истории о зверях, чьи уши трескались на морозе и чьи копыта замерзали так, что становились похожими на булыжники.
Мари-Работяга не изменила своего 'решения. Она попросила чашку горячего кофе с ложечкой бренди, чтобы согреться, затем запрягла Могис. Но прежде чем она покинула двор таверны, она призналась хозяйке, что тихий голос в ее левом ухе предупредил ее об опасности при возвращении домой. Чем быстрее это произойдет, тем лучше, сказала Мари-Работяга.Могис знала дорогу домой так же хорошо, как и ее хозяйка, и, не нуждаясь в подстегивании, пустилась рысью так быстро, насколько позволяла повозка. Мари-Работяга пыталась не заснуть, считая холодные точечки звезд, усыпавшие небо. Но вскоре ее мысли оцепенели так же, как и тело. Внезапно она проснулась от толчка и чуть не выпала из повозки. Могис фыркнула и встала намертво.
Дорога впереди была пуста. Мари-Работяга щелкнула кнутом по костлявому боку Могис, но лошадь не двинулась с места, прижав уши к голове. Мари-Работяга слезла с повозки, чтобы посмотреть, что стало причиной задержки. Вглядевшись в темноту, она, однако, ничего не увидела. Барьер, преграждающий путь, не был частью видимого мира.Мари-Работяга прочертила кнутом в воздухе знак креста, и в ее глазах вспыхнул колдовской свет. Она произнесла слова силы, приказывая невидимой сущности назвать себя. Из придорожной канавы раздался тоненький голосок. Мари-Работяга увидела маленького сморщенного человечка, притаившегося там. Она помогла ему вскарабкаться наверх, Ион стал дрожать всемтелом, глядя на дорогу. Мари-Работяга потребовала объяснить, что он такого сделал, чтобы так напугать лошадь. Он сказал, что ничего не делал, чтобы напугать, но везет с собой нечто, что могло встревожить животное. Его ноша, объяснил он, не может быть увидена невооруженным взглядом, но ее лошадь узнала, что это было, и не сдвинулась бы с места, пока это находилось бы где-нибудь на дороге —впереди или позади.
Мари-Работяга подумала, затем сказала, что не намерена оставаться здесь целую ночь, поэтому старику лучше вскарабкаться на ее повозку вместе со своим невидимым багажом. Это, по крайней мере, позволило бы Могис продолжать путь. Незнакомец живо, с готовностью принял предложение, сказав только, что ему дозволено принимать помощь, но запрещено просить о ней.
Все это отняло у Мари-Работяги все силы, она не была какая-нибудь служанка, чтобы подсаживать его в тележку. Когда он устроился около нее, она ощутила, как прогнулась ось повозки. Доски заскрипели и застонали так, словно в повозку положили огромный груз.
Однако ее новый спутник был размером с десятилетнего ребенка и таким хрупким, что, казалось, хороший порыв ветра унес бы его. Она взмахнула кнутом, и Могис двинулась дальше.
Мари-Работяга спросила старика, не на остров ли он держит путь. Это был праздный вопрос, она задала его, просто чтобы не молчать, поскольку дорога эта никуда дальше не вела. «Я еду туда, куда и ты», — последовал ответ. Когда они проезжали по дамбе, ведущей на остров, она вдруг увидела, что Могис вся мокрая от пота. Когда они доехали до места, где дорога разветвлялась, Мари-Работяга спросила своего попутчика, в какую ему сторону. К кладбищу, последовал ответ. Только сумасшедший посещает такое место в этот час, запротестовала Мари, кроме того, ворота там на ночь запираются. Однако ее лошадь по собственной воле пустилась по дороге, ведущей к кладбищу, и ворота его были открыты. «Вот видишь, нас ждут», — сказал старик. И, как будто его невидимый груз был уже сброшен, он легко спрыгнул на землю. Мари-Работяга подобрала поводья и отдала поспешную команду трогать.
«Стой», —произнес незнакомец, и Могис отказывалась трогаться с места, сколько хозяйка ни уговаривала ее. Мари-Работяга пробормотала все заклинания, какие только могла вспомнить, делала магические пасы ручкой кнута, но ничего не помогало. Старик объяснил, что, поскольку она сама, по собственной воле, предложила помощь, теперь они вместе должны продолжать это дело. Если же она попытается покинуть его до времени, груз, который несет он, ляжет на ее плечи. Но, подбодрил он ее, их работа почти закончена.
Он назвал семью Пасквио, проживающую на острове, и попросил провести его к месту на кладбище, где были похоронены члены этого семейства. Это было не трудно сделать, поскольку всего шесть недель назад Мари-Работяга присутствовала на похоронах последнего из тех, кто носил это имя. Она шла впереди, показывая дорогу, а маленький человечек следовал за ней, время от времени постанывая под тяжестью своей ноши. Она остановилась у нужной могилы. Человечек пал ниц. 3атем при свете луны Мари уви-дела нечто такое, что заставило ее подумать, что она спит и ей снится сон. Каменная плита, которая покрывала могилу, отвалилась в сторону, и могила открылась, подобно ящику. Женщина отпрянула назад от смрада разложения и услышала, как что-то тяжелое с глухим стуком свалилось в яму. Дрожа, она поспешно перекрестилась и выдохнула: «Да благословит Господь души умерших!»
«Именно душам умерших мы и помогаем»,— прошептал старик ей на ухо. Мари обернулась и увидела, что он стоит выпрямившись. Вначале лицо его было видно довольно отчетливо, но вместо глаз виднелись темные впадины, а на месте носа — продолговатая щель, Старик позвал Мари-Работягу по имени, хотя она не говорила ему его, он попросил ее не бояться и рассказал историю, которая все прояснила. Упомянув одну из стародавних битв великой войны, сотрясавшей Францию во времена жизни деда МаМари, он поведал историю о двух молодых солдатах, неразлучных друзьях.
Один из них, Патрик Пасквио, был смертельно ранен. Умирая, он отдал все свои деньги товарищу и попросил его поклясться выполнить его просьбу. Он хотел, чтобы его друг купил ему место на кладбище и приготовил могилу, которую легко можно было бы найти. По окончании войны товарищ должен был вернуться на это место, достать останки Патрика и перезахоронить их на Бретонском острове, где лежали его предки. Друг Патрика должным образом поклялся, но клятвы своей не сдержал. Мертвый солдат был похоронен с двадцатью товарищами в общей могиле. После окончания войны его друг начал новую жизнь. Он купил ферму и завел семью. Он преуспевал, дожил до глубокой старости и в конце концов умер в своей постели. Но едва он оказался в могиле, как какая-то неведомая сила вытолкнула его оттуда. Ему не суждено будет успокоиться до тех пор, понял он, пока он не выполнит давно позабытое обязательство. Он должен извлечь тело Патрика из безымянной общей могилы и перенести его, окутанное невидимым покровом, на подобающее место упокоения.
В наказание за нарушенное слово паломничество было особенно тяжелым. Передвигаться он мог только между полночью и рассветом, а каждую вторую ночь ему следовало идти назад, теряя таким образом три четверти пройденного расстояния. К этому моменту путешествие заняло около двадцати лет и могло бы продолжаться еще лет пять, если бы Мари-Работяга не оказала ему любезность и не взяла на свою повозку. Поэтому в знак признательности он сказал, что откроет ей один секрет. Пришло для нее время завершать свои дела на Земле. «Скоро мы встретимся снова», —произнес он и исчез в открытой могиле.
Мари-Работяга стояла ни жива ни мертва, закоченев то ли от ужаса, то ли от мороза, пробиравшего до самых костей. Вернувшись назад к лошади, она увидела, что пот на ее ногах замерз, превратившись в хрупкую ледяную глазурь. Слишком ослабев для того, чтобы забраться обратно в повозку, она ухватилась за поводья и медленно повела старую Могис домой.
На следующее утро лавочница пришла в дом к Мари, чтобы забрать припасы, которые она заказывала купить. Она нашла свою подругу в постели. Лицо Мари-Работяги горело, она с трудом дышала и, задыхаясь, поведала свою историю, попросив послать за священником и стряпчим. Удостоверившись, что материальные и духовные дела улажены, она умерла, присоединившись к своему пассажиру. Но она не одна отправилась в загробный мир — в тот же самый день ее соседи нашли ее старую лошадь в стойле мертвой.
(Из книги "Сканания ужасов" серия "Зачарованный мир" Терра Москва).
В Бретани люди знали, что на земле они не одни. Высокие камни, установленные кругами или рядами безымянными древними, охраняли места, наполненные тайнами. На островах, окутанных морскими туманами, повозка Анку — это имя бретонцы дали посланцу смерти — тяжело громыхала ночами по гатям и мощеным дорогам, перевозя свой невидимый груз. На бесплодных равнинах, на поросших вереском торфяниках, в лесистых, удаленных от побережья местах Аргоута бродили духи и привидения, завершая на земле неоконченные дела внезапно умерших людей. Грань между миром света и миром теней трудно отыскать, но, как ни странно, легко пересечь. Поговаривали, что только человек, осужденный судьбой на смерть, мог видеть за год до своей кончины тех, кто покинул мир прежде него. Но разговоры между умершими и живущими были либо запрещены, либо содержание их было неизвестно. Духи умерших часто заговаривали с теми, чьи сердца еще бились, чтобы поведать какую-нибудь скорбную историю или использовать их в своих целях. Похоронная процессия покидала церковное кладбище, но на этом родственные или дружеские отношения между живыми и умершими не заканчивались. В кухнях домов, которые посетила Анку, всегда стояли наготове крынка молока и блюдо блинов —угощение для тоскующей души умершего, Долги подлежали оплате, а обещания, данные перед смертью, оставались в силе и после нее. Нарушившие клятву должны были быть готовы понести наказание. Как напоминание о возможных страданиях немало легенд передавалось потомкам.
читать дальшеВ одной из таких историй рассказывалось о двух закадычных друзьях — Филиппе и Кадо — молодых людях из селения на вересковой пустоши. Они провели детство в компании друг друга — вместе учились охоте и рыбалке, вместе воровали яблоки, на пару корпели над уроками. Оставшись неразлучными и в юности, они поклялись, что тот, кто женится первым, возьмет другого шафером. Пришло время, и оба они влюбились в одну и ту же девушку. К изумлению соседей, они на пару ухаживали за ней, не проявляя друг к другу ни ревности, ни злобы. Но их возлюбленная Маргарет была мудрее своих поклонников, она знала, что рано или поздно ей придется сделать выбор. В тот день, когда Маргарет приняла решение, Филиппа не было дома. Он согласился стать крестным отцом безотцовщине — ребенку бедной полусумасшедшей крестьянки, — чего не сделал бы никакой другой мужчина в деревне. Оставив кумушек чесать языками, Филипп отправился с хилым младенцем и его матерью, чье лицо горело от стыда, в церковь близлежащего городка. Он объяснял всем и каждому, что независимо от происхождения, нет на свете ребенка, которому можно отказать в надежде на царствие небесное. Крещение совершилось не слишком скоро. С благополучно окрещенным младенцем по пути назад в деревню случился припадок, и он умер. Когда поздно вечером Филипп вернулся домой, мать налила ему кружку сидра и сказала, что забегал его друг Кадо, который показался ей бледным и измученным. Он передал, что ему нужно срочно увидеть Филиппа, и он просил его прийти на рассвете к высокому кресту на вересковой пустоши, где встречаются две тропы. В деревне проснулся один только пекарь, когда молодой человек отправился на условленную встречу. До Филиппа доносился запах румянившихся в печи булок. Когда он поднялся на вересковую пустошь, его внимание привлек слабый хлопающий звук, словно кто-то стучал в дверь. Но вокруг не было никакого жилья, не было даже пастушьей хижины. Загадка разрешилась, как только он добрался до условленного места встречи. В бледно-лиловом утреннем свете показалась висящая на кресте фигура, ступни длинных ног тихо постукивали по деревянному столбу. Перед ним был Кадо — с выпученными незрячими глазами и черным вывалившимся языком. Полный боли пронзительный крик Филиппа потряс окрестные холмы. Рыдая, он побежал к Маргарет, чтобы сообщить ей дурную весть. Молча стоял он, в то время как она рвала на себе волосы, царапала лицо, едва справляясь с неудержимыми рыданиями.
«Значит, Кадо был тем, кого ты любила», — произнес он.
Но мать Маргарет, которая сидела у очага, куря трубку, поднялась, чтобы сказать ему, что все совсем не так, как ему кажется. Только вчера, сообщила она ему, Маргарет объявила Кадо, что ее избранник — Филипп. Филиппу стало ясно, что произошло и почему.
Хотя влюбленные и горевали о своем друге, они не видели причин, чтобы откладывать свадьбу. В знак уважения к покинувшему их Кадо они решили, что на празднике не будет танцев. Потом они с головой ушли в приготовления, отгоняя мысли о теле самоубийцы, гниющем теперь, согласно обычаю, на виселице, которую он для себя придумал.
И вот пришло время будущему жениху отправиться в поездку по округе, чтобы пригласить на свадьбу соседей, друзей и родственников. Проезжая верхом с другим молодым человеком по вересковой пустоши, он рассказал ему о данном много лет назад обещании, что только Кадо будет шафером на его свадьбе. И не будет ему покоя, сказал он, если он не сдержит своего слова, он должен пригласить Кадо — пусть это будет просто жест. Оставив друга держать лошадей, Филипп поднялся по пологому склону к кресту, превратившемуся в виселицу.
При его приближении стая жирных ворон взлетела с гниющего тела, которое покачивалось на ветру. Со смиренным видом Филипп приблизился. Подняв голову, он напомнил старому другу об уговоре и сказал, что ждет Кадо на свадьбе. Затем со спокойной совестью он отправился дальше. Сбегая по склону, он услышал хлопанье крыльев и, оглянувшись; увидел, как птицы слетались продолжить свой пир.
Наступил день свадьбы, гости прибывали со всей окрути: женщины — в своих лучших кружевных чепцах и косынках, мужчины — с начищенными серебряными пуговицами.
Рекой лился охлажденный золотистый сидр, подвигая даже самых безыскусно говорящих селян произносить лирические тосты в честь счастливой пары. Обнимая одной рукой свою возлюбленную Маргарет, Филипп поднял чашу, чтобы ответить гостям добрыми словами благодарности.
И в этот момент чей-то грубый и насмешливый голос прокаркал: «Я должен выпить за моего любимого друга, лучшего из друзей!»
В дверном проеме стоял Кадо, вернее то, что от него осталось. Гости застыли от ужаса. Чаша выпала из руки Филиппа.
Привидение, покачиваясь, двинулось в сторону жениха и невесты. «Где же мое место? Ты сказал, что меня будет ждать почетное место». Пораженное молчание было единственным ответом на его вопрос.
Снова заговорило привидение Кадо. Со скрипом поклонившись, оно пригласило невесту на танец. Лицо Маргарет стало белее костей ее поклонника-призрака. На помощь ей пришел муж, объяснив, что танцев на свадьбе не будет — в знак уважения памяти Кадо. Хриплый трескучий шум, какое-то подобие смеха, вырвался из горла привидения. Оно приблизилось и наклонилось над столом. Зловонное дыхание осквернило сидр в чашах. Призрак потянулся к Маргарет, заявив, что хочет поцеловать невесту. Впервые в жизни рассерженный Филипп поднял руку на друга, но его кулак пролетел сквозь пустое пространство. Потом что-то кольнуло Филиппа в шею сзади, и он услышал свистящий шепот у своего уха, предупредивший^ что если он не желает видеть свадьбу окончательно испорченной, как и брак, ему лучше встретиться с Кадо в полночь у креста на вересковой пустоши, чтобы-этим загладить свою вину перед умершим другом. После этих слов незваный гость исчез. Оставшиеся гости нерешительно пытались вернуть праздничное настроение, но было видно, что мысли жениха и невесты витали далеко отсюда. Пара удалилась для торопливогоразговора наедине. Они сошлись на том, что было бы опасно для Филиппа проигнорировать приглашение Кадо. Его неуспокоенный дух мог испортить им жизнь, творя ужасы, о которых лучше не думать. Вскоре гости, извиняясь, стали покидать постоялый двор, где устроили свадьбу. Хозяин тблько качал головой, глядя на блюда с нетронутой едой и неоткутюренные бочонки сидра. За все это, напомнил он Филиппу, следует заплатить.
Филипп отвел Маргарет в домик, который он обставил для нее. Затем он с огромным сожалением оставил ее молящейся о его благополучном возвращении. В освещенном окне промелькнул силуэт новобрачной — Маргарет, снимала высокий кружевной головной убор невесты; на мгновение Филипп представил ее в унылой коричневою шляпе вдовы, которую ей, возможно, придется примерить. Эта мысль заставила Филиппа содрогнуться, но не пойти он не мог, ведь он дал обещание Кадо! И ничто не помешает ему сдержать свое слово. Он отправился к кресту на высокой вересковой пустоши, чтобы положить конец этой истории. При свете луны Филипп достиг подножия холма, на котором возвышался крест, скрипящий под тяжестью своей ноши. Ступив на склон, он услышал, как кто-то окликнул его по имени, и увидел рыцаря в белых доспехах, который ехал верхом. Филипп ждал, озадаченный, поскольку не знал никого достаточно знатного происхождения, кто бы носил такое облачение или владел такой лошадью. В жизни он никогда прежде не видел рыцаря в доспехах, за исключением разве что церковного кладбища, где похожий рыцарь был вырезан на высоком каменном распятии. Всадник приветствовал его. Поклонившись с подобающей учтивостью, Филипп извинился за то, что не узнал того, кто, казалось, был с ним знаком. Рыцарь рассмеялся, но не поднял своего забрала, ответив, что знает Филиппа и знает, куда тот направляется в этот опасный час. Он предложил Филиппу подвезти его к кресту.
Пораженный, Филипп забрался на спину лошади позади рыцаря. Он чувствовал, что рыцарь был почему-то на его стороне. В эту грозную ночь Филипп принял бы без единого вопроса любую предложенную помощь. Когда лошадь устремилась вверх по склону, он ухватился за рыцаря, чтобы удержаться, — белые доспехи оказались теплыми на ощупь. Они остановились невдалеке от креста, который четко вырисовывался на фоне неба. Останки самоубийцы тихо раскачивались.
Когда Филипп спешился, рыцарь велел ему без колебаний приблизиться к скелету, сжать правой рукой его правую ступню, вернее, то, что от нее осталось, и объявить, что он пришел узнать, что нужно от него Кадо. Филипп исполнил все так, как было сказано. Заставив себя ухватиться за ступню мертвеца, он ощутил оголенные кости и остатки плоти, исклеванные воронами. Он спросил Кадо, что тот хочет от него? Скелет ожесточенно лягался, едва не сбивая Филиппа с ног, кости ходили ходуном, словно их трепала буря. Потом донесся стон, но не от останков, болтающихся на кресте, а из-под земли. Это был голос Кадо, сильно искаженный, извергающий ругань и проклятия, — Филипп никогда не слышал от друга таких слов при жизни. Он рычал, понося и ругая таинственного рыцаря, чье вмешательство лишило его законной добычи. Не будь рыцаря, кости жениха, а не кости Кадо качались бы сейчас на кресте, а прекрасная Маргарет обнаружила бы в своей постели совсем другого мужа. Филипп бегом вернулся назад к рыцарю, который, казалось, был совершенно безразличен к потоку проклятий, обрушившемуся на него. Это все, на что Кадо теперь способен, сказал рыцарь, он не может причинить зла Филиппу, а уж тем более ему. Он помог Филиппу взобраться на лошадь позади себя, и они поскакали вниз, к подножию холма. Спешившись, Филипп стал горячо благодарить незнакомца. Рыцарь поднял руку, призывая к молчанию. Оказанная помощь —это всего лишь плата за добрый поступок, сказал он и напомнил Филиппу об умирающем ребенке, которого он принес к крестильной купели. Благодаря этому проявлению доброты, душа ребенка была спасена и вознеслась на небеса к ангелам. Тут он поднял свое забрало, чтобы явить облик, сияющий неземным светом, затем пришпорил коня и исчез.
Но мертвые не всегда требовали возмещения убытков, как в истории о двух бывших друзьях. Бывало, что привидения нуждались в помощи и полагались на милость тех, кто еще ходит среди живых.
Такой случай произошел на севере скалистого бретонского побережья декабрьской ночью в одну из самых суровых зим, какие только знавали в этих местах. В истории говорится об одной старой женщине по имени Мари-Работяга, которая хотя и зарабатывала себе на пропитание извозом, слыла также ведьмой. Ходили слухи, что она владеет тайнами магии, может отвратить опасность и насылает проклятия так же искусно, как ее соседи прядут шерсть. Такую женщину не пугали ночные ужасы. Когда простой люд теснился у огня или беспокойно ворочался в своих постелях, терзаемый дурными сновидениями, Мари-Работяга не сидела дома, а ехала в громыхающей повозке, запряженной старой лошадью Могис, по мощеной дамбе, которая соединяла ее остров с материком. Это побережье было излюбленным местом мародеров, его часто посещали грабители разбитых кораблей и контрабандисты, которые, не задумываясь, могли убить всякого, кто попадался им на пути. Но эти злодеи сами боялись Мари-Работягу куда больше, чем она их. Говорили, что ее старая повозка, груженная товарами с рынка Ааниона, очень походит на повозку Анку — та с таким же грохотом выкатывает из вечернего тумана, наполненная свежесобранным урожаем душ. Хотя Мари-Работяга внушала многим страх, она была справедлива ко всем и щедра к друзьям. Не будь она такой, события той давней зимней ночи могли и не произойти. У нее было в обычае каждый четверг отправляться на большую землю за припасами для женщины, державшей в деревне лавку. Но в ту декабрьскую неделю погода стояла такая ужасная, что Мари решила отказаться от своей поездки. Стужа обрушилась даже на мертвых: надгробные плиты на кладбище трескались от холода, а земля промерзла так, что невозможно было выкопать могилы для умерших, Мари-Работяга заявила, что если сама она и вынесет такую поездку, ее бедной Могис это не по силам. Когда об этом услышала хозяйка лавочки, она в панике пришла к Мари-Работяге. Пятница была днем, когда местные каменотесы получали плату за свою работу. К полудню две сотни их явятся брать приступом ее магазин, требуя свежей провизии и крепкого сидра, чтобы пропить свое серебро и залить тяготы нелегкой жизни. Хозяйка лавчонки рассчитывала, что Мари-Работяга подвезет свежий провиант в четверг с ярмарки. Иметь дело с каменотесами было так же тяжело, как рубить скалы, и если она не продаст им того, чего они требуют, они наверняка не придумают ничего лучшего, как пустить в ход свои кулаки, огромные, как окорока, и ботинки, тяжелые, как валуны, дабы излить постигшее их разочарование. Мари-Работяга велела ей вытереть слезы. Накинув шаль и натянув рукавицы, она отправилась в конюшню запрягать Могис, приговаривая лишь, что она знает, что поступает глупо, соглашаясь на эту поездку.
Путешествие на материк было холоднее, чем какое-либо из помнившихся Мари-Работяге, но без всяких происшествий. Она поставила Могис во дворе таверны, заплатила за нее и возвратилась в гостиницу к заходу солнца, чтобы, как обычно, поужинать похлебкой с хлебом перед тем, как покинуть это место. Хозяйка таверны была в ужасе от того, что кому-то нужно путешествовать в такую погоду, Она уговаривала Мари-Работягу остаться на ночь и даже предложила ей бесплатный ночлег.
Но Мари-Работяга отказалась. Она привыкла возвращаться назад с рынка ночью. Хозяйка же уговаривала ее подумать о лошади, а не только о себе. Она рассказывала истории о зверях, чьи уши трескались на морозе и чьи копыта замерзали так, что становились похожими на булыжники.
Мари-Работяга не изменила своего 'решения. Она попросила чашку горячего кофе с ложечкой бренди, чтобы согреться, затем запрягла Могис. Но прежде чем она покинула двор таверны, она призналась хозяйке, что тихий голос в ее левом ухе предупредил ее об опасности при возвращении домой. Чем быстрее это произойдет, тем лучше, сказала Мари-Работяга.Могис знала дорогу домой так же хорошо, как и ее хозяйка, и, не нуждаясь в подстегивании, пустилась рысью так быстро, насколько позволяла повозка. Мари-Работяга пыталась не заснуть, считая холодные точечки звезд, усыпавшие небо. Но вскоре ее мысли оцепенели так же, как и тело. Внезапно она проснулась от толчка и чуть не выпала из повозки. Могис фыркнула и встала намертво.
Дорога впереди была пуста. Мари-Работяга щелкнула кнутом по костлявому боку Могис, но лошадь не двинулась с места, прижав уши к голове. Мари-Работяга слезла с повозки, чтобы посмотреть, что стало причиной задержки. Вглядевшись в темноту, она, однако, ничего не увидела. Барьер, преграждающий путь, не был частью видимого мира.Мари-Работяга прочертила кнутом в воздухе знак креста, и в ее глазах вспыхнул колдовской свет. Она произнесла слова силы, приказывая невидимой сущности назвать себя. Из придорожной канавы раздался тоненький голосок. Мари-Работяга увидела маленького сморщенного человечка, притаившегося там. Она помогла ему вскарабкаться наверх, Ион стал дрожать всемтелом, глядя на дорогу. Мари-Работяга потребовала объяснить, что он такого сделал, чтобы так напугать лошадь. Он сказал, что ничего не делал, чтобы напугать, но везет с собой нечто, что могло встревожить животное. Его ноша, объяснил он, не может быть увидена невооруженным взглядом, но ее лошадь узнала, что это было, и не сдвинулась бы с места, пока это находилось бы где-нибудь на дороге —впереди или позади.
Мари-Работяга подумала, затем сказала, что не намерена оставаться здесь целую ночь, поэтому старику лучше вскарабкаться на ее повозку вместе со своим невидимым багажом. Это, по крайней мере, позволило бы Могис продолжать путь. Незнакомец живо, с готовностью принял предложение, сказав только, что ему дозволено принимать помощь, но запрещено просить о ней.
Все это отняло у Мари-Работяги все силы, она не была какая-нибудь служанка, чтобы подсаживать его в тележку. Когда он устроился около нее, она ощутила, как прогнулась ось повозки. Доски заскрипели и застонали так, словно в повозку положили огромный груз.
Однако ее новый спутник был размером с десятилетнего ребенка и таким хрупким, что, казалось, хороший порыв ветра унес бы его. Она взмахнула кнутом, и Могис двинулась дальше.
Мари-Работяга спросила старика, не на остров ли он держит путь. Это был праздный вопрос, она задала его, просто чтобы не молчать, поскольку дорога эта никуда дальше не вела. «Я еду туда, куда и ты», — последовал ответ. Когда они проезжали по дамбе, ведущей на остров, она вдруг увидела, что Могис вся мокрая от пота. Когда они доехали до места, где дорога разветвлялась, Мари-Работяга спросила своего попутчика, в какую ему сторону. К кладбищу, последовал ответ. Только сумасшедший посещает такое место в этот час, запротестовала Мари, кроме того, ворота там на ночь запираются. Однако ее лошадь по собственной воле пустилась по дороге, ведущей к кладбищу, и ворота его были открыты. «Вот видишь, нас ждут», — сказал старик. И, как будто его невидимый груз был уже сброшен, он легко спрыгнул на землю. Мари-Работяга подобрала поводья и отдала поспешную команду трогать.
«Стой», —произнес незнакомец, и Могис отказывалась трогаться с места, сколько хозяйка ни уговаривала ее. Мари-Работяга пробормотала все заклинания, какие только могла вспомнить, делала магические пасы ручкой кнута, но ничего не помогало. Старик объяснил, что, поскольку она сама, по собственной воле, предложила помощь, теперь они вместе должны продолжать это дело. Если же она попытается покинуть его до времени, груз, который несет он, ляжет на ее плечи. Но, подбодрил он ее, их работа почти закончена.
Он назвал семью Пасквио, проживающую на острове, и попросил провести его к месту на кладбище, где были похоронены члены этого семейства. Это было не трудно сделать, поскольку всего шесть недель назад Мари-Работяга присутствовала на похоронах последнего из тех, кто носил это имя. Она шла впереди, показывая дорогу, а маленький человечек следовал за ней, время от времени постанывая под тяжестью своей ноши. Она остановилась у нужной могилы. Человечек пал ниц. 3атем при свете луны Мари уви-дела нечто такое, что заставило ее подумать, что она спит и ей снится сон. Каменная плита, которая покрывала могилу, отвалилась в сторону, и могила открылась, подобно ящику. Женщина отпрянула назад от смрада разложения и услышала, как что-то тяжелое с глухим стуком свалилось в яму. Дрожа, она поспешно перекрестилась и выдохнула: «Да благословит Господь души умерших!»
«Именно душам умерших мы и помогаем»,— прошептал старик ей на ухо. Мари обернулась и увидела, что он стоит выпрямившись. Вначале лицо его было видно довольно отчетливо, но вместо глаз виднелись темные впадины, а на месте носа — продолговатая щель, Старик позвал Мари-Работягу по имени, хотя она не говорила ему его, он попросил ее не бояться и рассказал историю, которая все прояснила. Упомянув одну из стародавних битв великой войны, сотрясавшей Францию во времена жизни деда МаМари, он поведал историю о двух молодых солдатах, неразлучных друзьях.
Один из них, Патрик Пасквио, был смертельно ранен. Умирая, он отдал все свои деньги товарищу и попросил его поклясться выполнить его просьбу. Он хотел, чтобы его друг купил ему место на кладбище и приготовил могилу, которую легко можно было бы найти. По окончании войны товарищ должен был вернуться на это место, достать останки Патрика и перезахоронить их на Бретонском острове, где лежали его предки. Друг Патрика должным образом поклялся, но клятвы своей не сдержал. Мертвый солдат был похоронен с двадцатью товарищами в общей могиле. После окончания войны его друг начал новую жизнь. Он купил ферму и завел семью. Он преуспевал, дожил до глубокой старости и в конце концов умер в своей постели. Но едва он оказался в могиле, как какая-то неведомая сила вытолкнула его оттуда. Ему не суждено будет успокоиться до тех пор, понял он, пока он не выполнит давно позабытое обязательство. Он должен извлечь тело Патрика из безымянной общей могилы и перенести его, окутанное невидимым покровом, на подобающее место упокоения.
В наказание за нарушенное слово паломничество было особенно тяжелым. Передвигаться он мог только между полночью и рассветом, а каждую вторую ночь ему следовало идти назад, теряя таким образом три четверти пройденного расстояния. К этому моменту путешествие заняло около двадцати лет и могло бы продолжаться еще лет пять, если бы Мари-Работяга не оказала ему любезность и не взяла на свою повозку. Поэтому в знак признательности он сказал, что откроет ей один секрет. Пришло для нее время завершать свои дела на Земле. «Скоро мы встретимся снова», —произнес он и исчез в открытой могиле.
Мари-Работяга стояла ни жива ни мертва, закоченев то ли от ужаса, то ли от мороза, пробиравшего до самых костей. Вернувшись назад к лошади, она увидела, что пот на ее ногах замерз, превратившись в хрупкую ледяную глазурь. Слишком ослабев для того, чтобы забраться обратно в повозку, она ухватилась за поводья и медленно повела старую Могис домой.
На следующее утро лавочница пришла в дом к Мари, чтобы забрать припасы, которые она заказывала купить. Она нашла свою подругу в постели. Лицо Мари-Работяги горело, она с трудом дышала и, задыхаясь, поведала свою историю, попросив послать за священником и стряпчим. Удостоверившись, что материальные и духовные дела улажены, она умерла, присоединившись к своему пассажиру. Но она не одна отправилась в загробный мир — в тот же самый день ее соседи нашли ее старую лошадь в стойле мертвой.
@музыка: Era- Cathar Rhythm
@настроение: Душевное
@темы: Книги
-
-
10.02.2011 в 01:09-
-
10.02.2011 в 01:18-
-
10.02.2011 в 01:22флудю
-
-
10.02.2011 в 01:25Конечно. Скоро зайду.
-
-
10.02.2011 в 01:26-
-
10.03.2011 в 16:14а в книге эта история читается еще более зловеще...бррр
-
-
11.03.2011 в 00:43Да...книга очень пугает. Но интересно, до жути...
-
-
11.03.2011 в 17:28а еще две книги ужасов из той же серии тоже интересны))
-
-
12.03.2011 в 16:21-
-
12.03.2011 в 21:22Призраки ночи,Сказания ужасов и Привидения)
-
-
13.03.2011 в 19:47-
-
18.03.2011 в 21:07всегда пожалуйста