Каждая метла постепенно сметается сама.(с)
1 февраля прошла выставка ВВМа «20 лет работы Маяковского» которая открылась в Москве в клубе Федерации писателей.
В дневниках ЛЮБ нашла её воспоминания о выставке:
читать, смотреть и вспоминать поэтаВ конце 1929 года Маяковский затеял свою отчетную выставку «20 лет работы». На одном из заседаний ЛЕФа была избрана комиссия, которой было поручено этим заняться. Мои записи по этому поводу, к моему горю, также сверхкратки.
Первого февраля выставка наконец открылась. Я записала тогда: «Поехали в 6 ч. вечера на открытие выставки. Народу уйма - одна молодежь. Выставка недоделанная, но все-таки очень интересная. Володя переутомлен. Говорил устало. Кое-кто выступал, потом Володя прочел вступление в новую поэму - впечатление произвело большое, хотя читал по бумажке, через силу». Помню, что Володя в этот день был не только усталый, но и мрачный. Он на всех обижался, не хотел разговаривать ни с кем из товарищей, поссорился с Асеевым и Кирсановым. Когда они звонили ему, не подходил к телефону. О Кассиле сказал: «Он должен за папиросами для меня на угол в лавочку бегать, а он гвоздя на выставке не вбил».
Эта мрачность запечатлена на фотографии, снятой в тот день, на фоне плаката РОСТА. Не понимаю, почему именно она получила такое широкое распространение!..
У Осипа Максимовича не было дневниковых записей, но через десять лет после смерти Маяковского, собираясь писать воспоминания о нем, он начал их с рассказа об этом времени, о том, в каком Маяковский был душевном состоянии, когда готовил свою выставку.
«В конце 1929 года Володя завел разговор о том, что он хочет сделать свою выставку - хочет собрать свои книжки, плакаты, материалы - и как бы отчитаться за 20 лет работы. Говорил он об этой выставке спокойно, деловито - как об очередной форме выступления. Когда-то он устраивал «Дюв-лам»35, всякие отчетные вечера, а теперь «20 лет работы». Нам не могло прийти в голову, что Володя придает этой отчетной выставке особое значение.
Володя захотел признания. Он хотел, чтобы мы, рефовцы, взяли на себя организацию его выставки и чтобы на выставку пришли представители партии и правительства и сказали, что он, Маяковский, хороший поэт. Володя устал от борьбы, от драк, от полемики. Ему захотелось немножко покоя и чуточку творческого комфорта.
Володя видел, что всякие «рвачи и выжиги» писательские живут гораздо лучше, чем он, спокойней и богаче. Он не завидовал им, но он считал, что имеет больше них право на некоторые удобства жизни, а главное, на признание.
Вот с целью получить это признание Володя и затеял свою выставку.
Ничего этого мы тогда не сообразили и никак не могли понять, чего это Володя нервничает, сердится на нас и не то чтобы прямо, а как-то намеками, полусловами попрекает нас, чтомы ничего не делаем для его выставки. Он сделался ворчлив, капризен, груб и в конце концов со всеми рефовцами поссорился. Мне он сказал: «Если бы нас с тобой связывал только РЕФ, я бы и с тобой поссорился, но нас с тобой еще другое связывает».
Я видел, что Володя в отвратительном состоянии духа, что у него расшатались нервы, но подлинной причины его состояния я не подозревал. Слишком непохоже и непривычно было для Володи это желание быть официально признанным - слишком привык я видеть Володю в боевом азарте, в драке, в полемике...»
На этом запись Осипа Максимовича о живом Маяковском обрывается.
Нашлись ещё воспоминания о выставке. Владимир Ефимов «Мои встречи с Маяковским»:
Попасть на вечер Маяковского было довольно трудно. Несмотря на большую вместимость лекционных аудиторий Политехнического музея, билеты расхватывались задолго до назначенного дня. Мне помог случай. Дело в том, что, учась еще в седьмом классе, я поступил на курсы Московского Общества Друзей Радио, занятия которых происходили в здании того же Политехнического музея. В дни, когда большая и малая аудитории были заняты литературными вечерами или диспутами, нас выпускали после занятий через черный ход. Для того, чтобы попасть в общее фойе, достаточно было выйти из аудитории во время занятий и не вернуться. Вот такая детская хитрость и помогла мне в феврале 1926 года впервые попасть на выступление Маяковского в большой аудитории Политехнического музея.Его образ, фигура, манера говорить и держаться перед большой аудиторией, его мощный голос, умение ответить, а если нужно высмеять своего противника, ясное понимание идеи, целеустремленность, и наконец, его стихи в неповторимом исполнении самого автора, - все это покорило меня навсегда. Маяковский в 1926 году запомнился высоким, ладно скроенным. Круглая стриженная голова, карие глаза... Он обладал умением сразу располагать к себе людей. Однако очень быстро из внимательного и мягкого превращался в грозного и даже грубого.Однако он не всегда был таким. Видал я его и тяжело подавленным, ушедшим в себя, замкнувшимся. В 1929 году мой знакомый, научный сотрудник Литературного музея А.Г. Бромберг, участвовал в организации выставки «20 лет работы Маяковского». Как-то раз я выразил интерес к этой выставке и рассказал ему, что являюсь поклонником творчества Маяковского, бываю на его вечерах.
Арсений Григорьевич предложил мне посетить выставку и принять участие в ее создании. Она, мол, делается руками молодежи, любящей Маяковского, и мое участие будет полезно как для общего дела, так и для меня самого.
Я с большим удовольствием принял предложение. И попал в число устроителей выставки. Однажды Арсений Григорьевич познакомил меня с Маяковским. Он уже успел рассказать поэту о пионерах, которым я читал стихи Маяковского. Маяковский поинтересовался, как происходят наши беседы. Под конец спросил, не пишу ли я стихи. Я очень смутился, но признался, что пишу. И, поборов свою робость, прочитал свое стихотворение. Маяковский слушал очень внимательно и сказал:
* Плохо, конечно.
И, улыбнувшись, добавил:
* - Но хорошо, что не «под Маяковского».
Через несколько дней, в конце января, я обратился к Арсению Григорьевичу с просьбой разрешить привезти моих пионеров на выставку.
Этот хмурый и морозный февральский день 1930 года запомнился мне навсегда. Перед поездкой мы все очень волновались. Долго спорили, что надеть, и решили ехать в пионерских формах с красными галстуками. Я оделся в комсомольскую форму того времени, так называемый «юнг-штурм», и повязал пионерский галстук. 1 февраля 1930 года мела метель. Поезд, в котором мы ехали из Балашихи, остановился, не доезжая Ново-Гиреева, пути были занесены. Но мы не сдались и пошли в Москву пешком. На выставку прибыли поздно. Заглянув в конференц-зал, огорчились. Все места были заняты, люди стояли в проходах, сидели на подоконниках. Несмотря на мороз, окна были открыты. За окнами собралось множество желающих услышать Маяковского. Я нашел Арсения Григорьевича, рассказал о наших приключениях и попросил его найти выход из положения. Он взял меня за руку, и мы с трудом протолкались к Маяковскому. Арсений Григорьевич обратился к Маяковскому с просьбой о помощи. Не прошло и 15 минут, как какие-то молодые люди принесли стулья и поставили их впереди первого ряда. На них мы и уселись. То, что называлось конференц-залом, представляло собой небольшое помещение с подмостками, на которых стоял стол, накрытый красной тканью, два стула, а на столе - графин с водой и стакан.
На этой маленькой, с низким потолком, сцене Маяковский выглядел великаном, попавшим в страну лилипутов. Осмотрев внимательным взглядом зал, не обошел вниманием и нас, сидевших вплотную к подмосткам. Он улыбнулся и после паузы начал говорить с необычным для него усилием. Мы еще приходили в себя после столь трудного пути. И вдруг, как бы стряхнув с себя сердечную тяжесть, он громким, бархатным баском объявил:
* Давайте я лучше прочту свои стихи.
Это предложение было встречено дружными аплодисментами.
* - Я прочту вам вступление в новую мою поэму:
* «Уважаемые товарищи потомки!
* Роясь в сегодняшнем окаменевшем говне,
* Наших дней изучая потемки,
* Вы, возможно, вспомните и обо мне…»
Чтение длилось несколько минут, но произвело такое впечатление, что зал замер и казалось, что пауза длится очень долго. Наконец зал как бы проснулся и разразился такими аплодисментами, что даже Маяковский сделал сначала гримасу удивления, а затем долго и безуспешно старался утихомирить публику. После того, как зал успокоился, он читал стихи разных лет.
Возврщались мы из Москвы поздно. Метель утихла, пути очистили, и мы благополучно доехали. Впечатление было столь велико, что запомнилось на всю жизнь.
Выставку посещало довольно мало народу. Это очень огорчало поэта. Маяковский считал, что причина тому - отсутствие рекламы. В самом деле, не одна газета ничего не написала о выставке. Популярная в Москве «Рабочая газета» отказалась поместить о ней статью.
Однажды, когда мы с Арсением Григорьевичем вошли в один из залов выставки, Маяковский стоял, окруженный молодежью, и о чем-то оживленно рассказывал. Лицо поэта выражало миролюбие и удовлетворенность. Однако какая-то тень утомления и рассеянности бросались в глаза знающим его или видевшим неоднократно. Когда я вспоминаю эту встречу, у меня всегда стоит перед глазами известная фотография «Союзфото», где он снят именно таким, как я описал его выше. На фоне «Окон РОСТА» в окружении посетителей. На одной из фотографий запечатлены и мы с Арсением Григорьевичем. Одет Маяковский был в темно-серый костюм с накладными карманами, в клетчатом вязаном жилете, в белой рубашке и пестром (в косую полоску) галстуке. Его волосы небрежно свисали на лоб, придавая ему очень домашний вид.
Те, кто рисует его эдаким бойцовым петухом, готовым сцепиться с кем угодно и по какому угодно поводу - не только не правы, но и несправедливы. Я присутствовал на многих диспутах, докладах и выступлениях Маяковского, и могу с уверенностью сказать, что в «атаку» он бросался лишь тогда, когда его к этому вынуждали. Завсегдатаи таких вечеров приходили в надежде на возможный скандал и нередко «подливали масло в огонь» репликами, выкриками, свистом, топанием ногами и другими выходками, за которые сейчас бы наказали, как за мелкое хулиганство. Однако это в то время считалось в порядке вещей, и борьбу с такого рода «слушателями» вели сам поэт и его публика. Уехал я из Москвы в тот вечер со смешанным чувством радости и неосознанной боли. Мне показалось, что это последняя встреча с поэтом, и я оказался почти прав. Видел я Маяковского живым еще только один раз, и то издалека.
Источник
Шрифтовой плакат с этим текстом вывешен был на самом видном месте конференц-зала, занятого под выставку. Включен был он и в гектографированный каталог выставки. Оригинал текста храниться в ГЛМ.
* Помните -
* мы работали
* без красок
* без бумаги
* и
* без художественных
* традиций
* в десятиградусном
* морозе
* и
* в дыму "буржуек"
* с
* единственной целью -
* отстоять Республику советов,
* помочь
* обороне,
* чистке,
* стройке.
* Чтоб эта выставка
* стала полной -
* надо перенести сюда
* трамваи
* и
* поезда,
* расписанные
* боевыми
* строками.
* Атаки,
* горланившие
* частушки.
* Заборы
* Стены
* и
* флаги,
* проходившие
* под
* Кремлем,
* раскидывая
* огонь
* лозунгов.
Маяковский Владимир Владимирович (1893-1930) "Каждый прогул - радость врагу!..". Окно РОСТА
Родченко Александр Михайлович (1891-1956) (текст В.В. Маяковского) Лучших сосок не было и нет - готов сосать до старых лет.
Плакат Родченко-Текст Маяковского
Легендарный творческий тандем Родченко-Маяковский:
"Приезжий с дач, из городов и сел (Реклама ГУМа)" "Самый деловой, аккуратный самый (Реклама ГУМа)"
"Читайте журнал "Молодая гвардия"..." "Трехгорное пиво выгонит вон ханжу и самогон"
Плакат для "Резинотреста" "Трудящиеся, не страшны дороговизна и НЭП"
ЛенГиз
Лампочки в ГУМе
Помимо этого, Владимир Маяковский также создал множество хрестоматийных рекламных текстов, которые размещались, как на плакатах, так и в качестве подписей к рисункам в газетах, и даже на конфетных обертках:
Рекламные тексты Владимира Маяковского:
Для Мосполиграфа:
Глаза разбегаются!
С чего начать?
Во-первых, в Мосполиграфе
вся печать.
Во-вторых,
чего ради
у нэпов покупать гроссбухи и тетради?
Всю писчебумажность, графленую и без граф,
продает Мосполиграф.
Чем искать граверов, мостовые пыля,
в Мосполиграфе заказывай печати и штампеля.
И конечно,
разумеется само собою,
в Мосполиграфе
покупай обои.
Разинь глаза и во все смотри,
запомни эти адреса три.
Вспомните -
у вас оборвались
обои в комнате.
Нечего
стоять разиней.
Новые купите
у нас в магазине.
Тексты для ГУМа:
Все, что требует
желудок,
тело
или ум, -
все
человеку
предоставляет ГУМ.
Нечего
на цены плакаться -
в ГУМ, комсомольцы,
в ГУМ, рабфаковцы!
Карамель "Наша индустрия" (текст для коробки):
От "Фабричной карамели"
мы убытков не имели.
И налево и направо
всюду ей хвала и слава!
Ты возьми конфету эту
непременно за примету:
с каждым часом все известней
на ее обертках песни.
Эта новая затея
учит лучше грамотея.
Вытесняет сорт обычный
карамели вкус "Фабричной".
И деревня и завод
лучшей - эту назовет!
Карамель:
Если вы
давно
удовольствий не имели,
купите
здесь
Моссельпромовской карамели.
Печенье "зебра" (Текст для упаковки):
Было зебре горячо
бегать только в Африке,
а теперь ее печет
Моссельпром на фабрике.
Поглядев на зебру ту,
меньшевик досадует:
не с него ли красоту
сняли полосатую?
Кофе Мокко:
Далеко не ходите!
Во мгновенье ока
здесь
купите
кофе Мокко.
Папиросы "Ира":
Нами
оставляются
от старого мира
только -
папиросы "Ира".
Папиросы "Посольские":
Даже дети, расставшись с соскою,
курят
"Посольскую".
Новый выпуск. Лучшего качества.
Расхватывайте
начисто!
Для "Чаеуправления":
Милый,
брось слова свои, -
что мне
эти пения?
Мчи
в подарок мне чаи
Чаеуправления.
Источник
В дневниках ЛЮБ нашла её воспоминания о выставке:
читать, смотреть и вспоминать поэтаВ конце 1929 года Маяковский затеял свою отчетную выставку «20 лет работы». На одном из заседаний ЛЕФа была избрана комиссия, которой было поручено этим заняться. Мои записи по этому поводу, к моему горю, также сверхкратки.
Первого февраля выставка наконец открылась. Я записала тогда: «Поехали в 6 ч. вечера на открытие выставки. Народу уйма - одна молодежь. Выставка недоделанная, но все-таки очень интересная. Володя переутомлен. Говорил устало. Кое-кто выступал, потом Володя прочел вступление в новую поэму - впечатление произвело большое, хотя читал по бумажке, через силу». Помню, что Володя в этот день был не только усталый, но и мрачный. Он на всех обижался, не хотел разговаривать ни с кем из товарищей, поссорился с Асеевым и Кирсановым. Когда они звонили ему, не подходил к телефону. О Кассиле сказал: «Он должен за папиросами для меня на угол в лавочку бегать, а он гвоздя на выставке не вбил».
Эта мрачность запечатлена на фотографии, снятой в тот день, на фоне плаката РОСТА. Не понимаю, почему именно она получила такое широкое распространение!..
У Осипа Максимовича не было дневниковых записей, но через десять лет после смерти Маяковского, собираясь писать воспоминания о нем, он начал их с рассказа об этом времени, о том, в каком Маяковский был душевном состоянии, когда готовил свою выставку.
«В конце 1929 года Володя завел разговор о том, что он хочет сделать свою выставку - хочет собрать свои книжки, плакаты, материалы - и как бы отчитаться за 20 лет работы. Говорил он об этой выставке спокойно, деловито - как об очередной форме выступления. Когда-то он устраивал «Дюв-лам»35, всякие отчетные вечера, а теперь «20 лет работы». Нам не могло прийти в голову, что Володя придает этой отчетной выставке особое значение.
Володя захотел признания. Он хотел, чтобы мы, рефовцы, взяли на себя организацию его выставки и чтобы на выставку пришли представители партии и правительства и сказали, что он, Маяковский, хороший поэт. Володя устал от борьбы, от драк, от полемики. Ему захотелось немножко покоя и чуточку творческого комфорта.
Володя видел, что всякие «рвачи и выжиги» писательские живут гораздо лучше, чем он, спокойней и богаче. Он не завидовал им, но он считал, что имеет больше них право на некоторые удобства жизни, а главное, на признание.
Вот с целью получить это признание Володя и затеял свою выставку.
Ничего этого мы тогда не сообразили и никак не могли понять, чего это Володя нервничает, сердится на нас и не то чтобы прямо, а как-то намеками, полусловами попрекает нас, чтомы ничего не делаем для его выставки. Он сделался ворчлив, капризен, груб и в конце концов со всеми рефовцами поссорился. Мне он сказал: «Если бы нас с тобой связывал только РЕФ, я бы и с тобой поссорился, но нас с тобой еще другое связывает».
Я видел, что Володя в отвратительном состоянии духа, что у него расшатались нервы, но подлинной причины его состояния я не подозревал. Слишком непохоже и непривычно было для Володи это желание быть официально признанным - слишком привык я видеть Володю в боевом азарте, в драке, в полемике...»
На этом запись Осипа Максимовича о живом Маяковском обрывается.
Нашлись ещё воспоминания о выставке. Владимир Ефимов «Мои встречи с Маяковским»:
Попасть на вечер Маяковского было довольно трудно. Несмотря на большую вместимость лекционных аудиторий Политехнического музея, билеты расхватывались задолго до назначенного дня. Мне помог случай. Дело в том, что, учась еще в седьмом классе, я поступил на курсы Московского Общества Друзей Радио, занятия которых происходили в здании того же Политехнического музея. В дни, когда большая и малая аудитории были заняты литературными вечерами или диспутами, нас выпускали после занятий через черный ход. Для того, чтобы попасть в общее фойе, достаточно было выйти из аудитории во время занятий и не вернуться. Вот такая детская хитрость и помогла мне в феврале 1926 года впервые попасть на выступление Маяковского в большой аудитории Политехнического музея.Его образ, фигура, манера говорить и держаться перед большой аудиторией, его мощный голос, умение ответить, а если нужно высмеять своего противника, ясное понимание идеи, целеустремленность, и наконец, его стихи в неповторимом исполнении самого автора, - все это покорило меня навсегда. Маяковский в 1926 году запомнился высоким, ладно скроенным. Круглая стриженная голова, карие глаза... Он обладал умением сразу располагать к себе людей. Однако очень быстро из внимательного и мягкого превращался в грозного и даже грубого.Однако он не всегда был таким. Видал я его и тяжело подавленным, ушедшим в себя, замкнувшимся. В 1929 году мой знакомый, научный сотрудник Литературного музея А.Г. Бромберг, участвовал в организации выставки «20 лет работы Маяковского». Как-то раз я выразил интерес к этой выставке и рассказал ему, что являюсь поклонником творчества Маяковского, бываю на его вечерах.
Арсений Григорьевич предложил мне посетить выставку и принять участие в ее создании. Она, мол, делается руками молодежи, любящей Маяковского, и мое участие будет полезно как для общего дела, так и для меня самого.
Я с большим удовольствием принял предложение. И попал в число устроителей выставки. Однажды Арсений Григорьевич познакомил меня с Маяковским. Он уже успел рассказать поэту о пионерах, которым я читал стихи Маяковского. Маяковский поинтересовался, как происходят наши беседы. Под конец спросил, не пишу ли я стихи. Я очень смутился, но признался, что пишу. И, поборов свою робость, прочитал свое стихотворение. Маяковский слушал очень внимательно и сказал:
* Плохо, конечно.
И, улыбнувшись, добавил:
* - Но хорошо, что не «под Маяковского».
Через несколько дней, в конце января, я обратился к Арсению Григорьевичу с просьбой разрешить привезти моих пионеров на выставку.
Этот хмурый и морозный февральский день 1930 года запомнился мне навсегда. Перед поездкой мы все очень волновались. Долго спорили, что надеть, и решили ехать в пионерских формах с красными галстуками. Я оделся в комсомольскую форму того времени, так называемый «юнг-штурм», и повязал пионерский галстук. 1 февраля 1930 года мела метель. Поезд, в котором мы ехали из Балашихи, остановился, не доезжая Ново-Гиреева, пути были занесены. Но мы не сдались и пошли в Москву пешком. На выставку прибыли поздно. Заглянув в конференц-зал, огорчились. Все места были заняты, люди стояли в проходах, сидели на подоконниках. Несмотря на мороз, окна были открыты. За окнами собралось множество желающих услышать Маяковского. Я нашел Арсения Григорьевича, рассказал о наших приключениях и попросил его найти выход из положения. Он взял меня за руку, и мы с трудом протолкались к Маяковскому. Арсений Григорьевич обратился к Маяковскому с просьбой о помощи. Не прошло и 15 минут, как какие-то молодые люди принесли стулья и поставили их впереди первого ряда. На них мы и уселись. То, что называлось конференц-залом, представляло собой небольшое помещение с подмостками, на которых стоял стол, накрытый красной тканью, два стула, а на столе - графин с водой и стакан.
На этой маленькой, с низким потолком, сцене Маяковский выглядел великаном, попавшим в страну лилипутов. Осмотрев внимательным взглядом зал, не обошел вниманием и нас, сидевших вплотную к подмосткам. Он улыбнулся и после паузы начал говорить с необычным для него усилием. Мы еще приходили в себя после столь трудного пути. И вдруг, как бы стряхнув с себя сердечную тяжесть, он громким, бархатным баском объявил:
* Давайте я лучше прочту свои стихи.
Это предложение было встречено дружными аплодисментами.
* - Я прочту вам вступление в новую мою поэму:
* «Уважаемые товарищи потомки!
* Роясь в сегодняшнем окаменевшем говне,
* Наших дней изучая потемки,
* Вы, возможно, вспомните и обо мне…»
Чтение длилось несколько минут, но произвело такое впечатление, что зал замер и казалось, что пауза длится очень долго. Наконец зал как бы проснулся и разразился такими аплодисментами, что даже Маяковский сделал сначала гримасу удивления, а затем долго и безуспешно старался утихомирить публику. После того, как зал успокоился, он читал стихи разных лет.
Возврщались мы из Москвы поздно. Метель утихла, пути очистили, и мы благополучно доехали. Впечатление было столь велико, что запомнилось на всю жизнь.
Выставку посещало довольно мало народу. Это очень огорчало поэта. Маяковский считал, что причина тому - отсутствие рекламы. В самом деле, не одна газета ничего не написала о выставке. Популярная в Москве «Рабочая газета» отказалась поместить о ней статью.
Однажды, когда мы с Арсением Григорьевичем вошли в один из залов выставки, Маяковский стоял, окруженный молодежью, и о чем-то оживленно рассказывал. Лицо поэта выражало миролюбие и удовлетворенность. Однако какая-то тень утомления и рассеянности бросались в глаза знающим его или видевшим неоднократно. Когда я вспоминаю эту встречу, у меня всегда стоит перед глазами известная фотография «Союзфото», где он снят именно таким, как я описал его выше. На фоне «Окон РОСТА» в окружении посетителей. На одной из фотографий запечатлены и мы с Арсением Григорьевичем. Одет Маяковский был в темно-серый костюм с накладными карманами, в клетчатом вязаном жилете, в белой рубашке и пестром (в косую полоску) галстуке. Его волосы небрежно свисали на лоб, придавая ему очень домашний вид.
Те, кто рисует его эдаким бойцовым петухом, готовым сцепиться с кем угодно и по какому угодно поводу - не только не правы, но и несправедливы. Я присутствовал на многих диспутах, докладах и выступлениях Маяковского, и могу с уверенностью сказать, что в «атаку» он бросался лишь тогда, когда его к этому вынуждали. Завсегдатаи таких вечеров приходили в надежде на возможный скандал и нередко «подливали масло в огонь» репликами, выкриками, свистом, топанием ногами и другими выходками, за которые сейчас бы наказали, как за мелкое хулиганство. Однако это в то время считалось в порядке вещей, и борьбу с такого рода «слушателями» вели сам поэт и его публика. Уехал я из Москвы в тот вечер со смешанным чувством радости и неосознанной боли. Мне показалось, что это последняя встреча с поэтом, и я оказался почти прав. Видел я Маяковского живым еще только один раз, и то издалека.
Источник
Шрифтовой плакат с этим текстом вывешен был на самом видном месте конференц-зала, занятого под выставку. Включен был он и в гектографированный каталог выставки. Оригинал текста храниться в ГЛМ.
* Помните -
* мы работали
* без красок
* без бумаги
* и
* без художественных
* традиций
* в десятиградусном
* морозе
* и
* в дыму "буржуек"
* с
* единственной целью -
* отстоять Республику советов,
* помочь
* обороне,
* чистке,
* стройке.
* Чтоб эта выставка
* стала полной -
* надо перенести сюда
* трамваи
* и
* поезда,
* расписанные
* боевыми
* строками.
* Атаки,
* горланившие
* частушки.
* Заборы
* Стены
* и
* флаги,
* проходившие
* под
* Кремлем,
* раскидывая
* огонь
* лозунгов.
Маяковский Владимир Владимирович (1893-1930) "Каждый прогул - радость врагу!..". Окно РОСТА
Родченко Александр Михайлович (1891-1956) (текст В.В. Маяковского) Лучших сосок не было и нет - готов сосать до старых лет.
Плакат Родченко-Текст Маяковского
Легендарный творческий тандем Родченко-Маяковский:
"Приезжий с дач, из городов и сел (Реклама ГУМа)" "Самый деловой, аккуратный самый (Реклама ГУМа)"
"Читайте журнал "Молодая гвардия"..." "Трехгорное пиво выгонит вон ханжу и самогон"
Плакат для "Резинотреста" "Трудящиеся, не страшны дороговизна и НЭП"
ЛенГиз
Лампочки в ГУМе
Помимо этого, Владимир Маяковский также создал множество хрестоматийных рекламных текстов, которые размещались, как на плакатах, так и в качестве подписей к рисункам в газетах, и даже на конфетных обертках:
Рекламные тексты Владимира Маяковского:
Для Мосполиграфа:
Глаза разбегаются!
С чего начать?
Во-первых, в Мосполиграфе
вся печать.
Во-вторых,
чего ради
у нэпов покупать гроссбухи и тетради?
Всю писчебумажность, графленую и без граф,
продает Мосполиграф.
Чем искать граверов, мостовые пыля,
в Мосполиграфе заказывай печати и штампеля.
И конечно,
разумеется само собою,
в Мосполиграфе
покупай обои.
Разинь глаза и во все смотри,
запомни эти адреса три.
Вспомните -
у вас оборвались
обои в комнате.
Нечего
стоять разиней.
Новые купите
у нас в магазине.
Тексты для ГУМа:
Все, что требует
желудок,
тело
или ум, -
все
человеку
предоставляет ГУМ.
Нечего
на цены плакаться -
в ГУМ, комсомольцы,
в ГУМ, рабфаковцы!
Карамель "Наша индустрия" (текст для коробки):
От "Фабричной карамели"
мы убытков не имели.
И налево и направо
всюду ей хвала и слава!
Ты возьми конфету эту
непременно за примету:
с каждым часом все известней
на ее обертках песни.
Эта новая затея
учит лучше грамотея.
Вытесняет сорт обычный
карамели вкус "Фабричной".
И деревня и завод
лучшей - эту назовет!
Карамель:
Если вы
давно
удовольствий не имели,
купите
здесь
Моссельпромовской карамели.
Печенье "зебра" (Текст для упаковки):
Было зебре горячо
бегать только в Африке,
а теперь ее печет
Моссельпром на фабрике.
Поглядев на зебру ту,
меньшевик досадует:
не с него ли красоту
сняли полосатую?
Кофе Мокко:
Далеко не ходите!
Во мгновенье ока
здесь
купите
кофе Мокко.
Папиросы "Ира":
Нами
оставляются
от старого мира
только -
папиросы "Ира".
Папиросы "Посольские":
Даже дети, расставшись с соскою,
курят
"Посольскую".
Новый выпуск. Лучшего качества.
Расхватывайте
начисто!
Для "Чаеуправления":
Милый,
брось слова свои, -
что мне
эти пения?
Мчи
в подарок мне чаи
Чаеуправления.
Источник
@музыка: Интернационал
@настроение: Задумчивое
@темы: ВВМ, Интересные люди
-
-
01.02.2011 в 12:32А любимый из плакатов - конечно с Лиличкой)))))
-
-
01.02.2011 в 12:39Пожалуйста.
А любимый из плакатов - конечно с Лиличкой)))))
Понимаю. Мне у Родченко почти все нравится. Невероятно, одаренный был товарищ. Надо и ему пост посвятить тоже.
-
-
01.02.2011 в 12:40Надо-надо)))
И наше соо бы до ума доводить надо как время появится))))
-
-
01.02.2011 в 12:42Надо. Пока можно скидывать туда темы посвященные Лили и ВВМу из дайров. Или лучше прям там отдельно писать?
-
-
01.02.2011 в 12:43Ну это уже на твое усмотрения, как тебе удобнее будет
-
-
01.02.2011 в 12:45Хорошо. Я по тэгу посмотрю что там есть у меня и можно выложить будет.)
-
-
01.02.2011 в 12:48